Ступеньки в вечность

На кухне что-то с грохотом упало, потом послышался бодрый, но надтреснутый старческий голос:

– «Куда, куда вы удалились, весны моей златые дни?..»

Нина вздохнула и страдальчески посмотрела на мужа, читавшего аннотацию к только что купленному лекарству.

– Шалва, опять у нее русский блок включился. Мне эти ее арии уже вот где сидят, – и провела ладонью поверх своих седых кучеряшек.

Муж приподнял очки на внушительный, испещренный морщинами лоб и миролюбиво заметил:

– Не переживай. Значит, судя по моим наблюдениям, через несколько часов перейдет к грузинскому репертуару. Что поделаешь, при склерозе дольше всех в памяти сохраняются именно профессиональные навыки. Ты лучше сюда посмотри. Тут противопоказаний куча. Лошадь с ног свалит. Боюсь, можно ли давать твоей маме это новое назначение? А вдруг подействует как слабительное? У нас нет столько памперсов.

Нина надела очки и принялась пристально изучать бумагу, исписанную мелкими буквами. Потом вопросительно посмотрела на мужа:

– Да, лучше не рисковать. Неизвестно, к чему приведет.

Из кухни послышалось своеобразное подтверждение:

– «Цветы роняют лепестки на песок. Никто не знает, как мой путь одинок…»

Нина вытянула шею в направлении источника шума и крикнула:

– Циала Амирановна, пейте чай, не отвлекайтесь.

В ответ получила шпильку от свекрови:

– Ах, Нина, где тебе понять высокое искусство!

Супруги переглянулись и промолчали. Вступать в дискуссию было неразумно – лучше поберечь остатки нервов, которые еще было где сжечь дотла в их затянувшейся совместной жизни со старшим поколением.

Из спальни раздалось призывное:

– Нина, поправь мне подушкуууу! Я, кажется, упала.

Шалва встал с места. Поднимать парализованную тещу Тину Александровну было его прерогативой. Хрупкая жена никак бы одна не справилась.

Из кухни поступила новость:

– А где мой чай?

Нина пошла на зов, стараясь сохранить спокойствие и относительно культурный тон:

– Циала Амирановна, вы уже вторую чашку пьете. Вот ваш чай, перед вами.

– Сама не допила, а мне остатки поставила. Ты всегда меня ненавидела.

– Хотите, я на ваших глазах налью.

– Не делай из меня идиотку. Я просила кофе.

– Кофе вам нельзя. У вас давление поднимется.

– Дай мне кофе, или я за себя не ручаюсь.

Нина опять глубоко вздохнула и позвала мужа:

– Шалва, иди сюда, разберись со своей мамой, у меня уже сил нет.

Из спальни донеслось надсадное:

– Не могу подойти, иначе твою маму уроню.

Нина тихо-тихо бочком выскользнула из кухни обратно в комнату – передохнуть и подготовиться к новой атаке свекрови. День обещал задаться веселым и до предела нервомотательным. Впрочем, как и все предыдущие за последние три года.

Решение съехаться со своими мамами и жить на общей площади для Шалвы и Нины было жизненной необходимостью. Их дочери давно жили своими семьями. У них все было более или менее благополучно, а вот старшее поколение – свекровь и теща, которые и раньше не очень-то между собой ладили, – не могли сами себя обслуживать. Теща никак не могла прийти в себя после инсульта, а у свекрови, бывшей оперной певицы, был прогрессирующий склероз. Великовозрастные внучки пытались оказать посильную помощь в уходе за старушками, но получалось плохо. Склерозная Циала Амирановна их не узнавала и шла в атаку на «непрошеных гостей», выкрикивая что-то революционно-воинственное, разносившееся по улице:

– «Смело мы в бой пойдем за власть Советов и, как один, умрем в борьбе за это!»

Внучки закатывали глаза и ретировались. Подобные песнопения в стране, где принят закон о недопустимости советской символики, казались абсолютным сюром.

Другая их бабушка, Тина Александровна, тоже не подпускала к себе близко.

– Не хочу, чтоб они меня такой видели! – и начинала истерически плакать. Успокаивалась только тогда, когда появлялся не очень любимый зять, с которым она примирилась, именно потеряв способность двигаться.

Вот и остались две старушки в очень преклонном возрасте сугубо на попечении своих уже состарившихся детей.

К слову сказать, сложившаяся ситуация удивительным образом стала своеобразной проверкой на вшивость для обоих супругов. Шалва всю жизнь не ладил с властной тещей, а тут ему пришлось взять весь моральный и физический труд по уходу за больной на себя. Тина Александровна всю жизнь проработала в школе и по привычке отдавала приказы зятю, как именно ее стоит поднять, куда посадить и под каким углом к плоскости кровати установить подушку для большего комфорта. Математик – он точность любит: хоть в быту, хоть в тетрадях учеников. Нина тоже находилась не в лучших отношениях со свекровью, и если большую часть жизни держалась от нее на безопасном расстоянии, то последние три года ей приходилось выслушивать ее арии в тройном объеме и по тысяче раз в день отвечать на ее вопрос:

– Который час? Какой сегодня день?

Между самими пожилыми женщинами тоже произошло странное сближение, совершенно не свойственное им раньше, когда они были в относительно здоровом и адекватном состоянии. Если Нине арии свекрови действовали на и без того изрядно потрепанные нервы, то ее мама Тина почему-то их приветствовала и часто говорила:

– Скажи Циале – пусть споет. Так веселее. Я о болях забываю.

И Циала Амирановна садилась около кровати инсультницы и пела разное: от романсов до репертуара Софии Ротару («Я, ты, он, она, вместе – целая страна»). Периодами у нее самопроизвольно включался в голове грузинский блок, и тогда соседи свешивались с балконов, чтобы насладиться народным фольклором типа «Сулико», «Таво чемо» или «Чемо тбилис калако».

Во время этих часовых «выступлений» супруги на цыпочках выскальзывали из «концертного спального зала» и могли заниматься чем-то своим, радуясь хоть крохотной передышке. Нина вкладывала по здоровенному куску ваты в уши и говорила, крестясь:

– Пой, ласточка, пой, пой, не умолкай.

При той спокойной жизни, какой супруги жили до съезда с родителями, Нина и во сне не могла представить себе, что когда-то назовет свою скандальную свекровь не больше ни меньше как «ласточкой». Чего только не скажешь на эмоциях!

Первым благодаря своему аналитическому уму технаря с ученой степенью подсек странную закономерность Шалва:

– У меня такое впечатление, будто нас тут специально собрали, чтобы мы могли исправить то, что не успели за те 25 лет. Это какая-то многофункциональная школа по выработке терпения и взаимоуживаемости. Помнишь, как наши мамы не разговаривали? А теперь – смотри: идеальная парочка! Театр одного актера и зрителя. Водой не разольешь. И нам какой подарок!

– Да, нас явно к чему-то готовят, – отозвалась его жена, деловито пересчитывая оставшиеся памперсы.– Еще штук пять есть. Нет, этого никак до послезавтра не хватит. Одевайся, шен шемогевле, и сходи в аптеку. А так – да, ты прав. Вся эта ежедневная возня – не иначе, как ступеньки к вечности. Туда надо прийти подготовленным.