Однажды один брат пришел к авве Серапиону. Авва предложил ему сотворить молитву и хотел умыть ему ноги, но тот отказался, называя себя грешным и недостойным. Тогда авва посоветовал ему не заниматься хождением с места на место, а лучше пребывать в своей келлии. Эти слова так сильно разгневали брата, что он даже изменился в лице. Увидев это, старец сказал ему: «Ты только что называл себя грешным и недостойным самой жизни, а как только я с любовью сказал полезное для тебя, так ты и разгневался» (Отечник).
Фарисей и мытарь
Этой истории уже много веков, однако проблема ложного смирения жива до сих пор. И в наше время христиане продолжают упражняться в показном смирении и демонстрировать свое духовное невежество. Занимая место в «очереди грешников» вслед за апостолом Павлом, верующие не скупятся на всевозможные нелестные эпитеты в свой адрес.
«Черви», «свиньи», «козлы» и всевозможные «псы смердящие» наперебой желают сообщить всему миру о своем недостоинстве, искренне веря в душе, что это и есть признак подлинного смирения. Но стоит лишь немного задеть их шаткое самолюбие, не согласиться с их мнением или – упаси Бог! – не принять их совет, тотчас все напускное благочестие рассыпается в прах, обнажая неблаговидные очертания самообольщения.
«Ложное смирение видит себя смиренным: смешно и жалостно утешается этим обманчивым, душепагубным зрелищем»[1].
Каким же должен быть правильный путь, и есть ли возможность отличить подлинное смирение от ложного и истинного кающегося грешника от мнимого (если так можно выразиться)?
Наверно, первым и самым очевидным признаком грешника являются грехи. Об этом нам говорит апостол Павел. Называя себя «первым из грешников», он не стыдится своей прошлой неумеренной ревности и прямо называет себя «хулителем, гонителем и обидчиком» Церкви (1Тим.1, 13). То есть осознанию человека грешником способствует реальный опыт греховной жизни, который есть у всех, ибо «несть человек иже жив будет и не согрешит» (2 Пар. 6, 36). Не только дела, но и любой праздный помысел святые люди воспринимали как предательство и отпадение от Бога, даже несмотря на то, что время грубых грехов уже позади. Именно поэтому преподобная Мария Египетская после 47 лет строгой пустынной жизни продолжала считать себя великой и окаянной грешницей.
«Некоторые хотя и получили уже прощение грехов, но для всегдашнего побуждения к смиренномудрию удерживают до конца жизни воспоминание о прежде бывших согрешениях, заушая оным суетное возношение»[2].
Таким образом, прошлая греховная жизнь всегда остается в памяти верующего. Не детализированное воспоминание отдельных грехов, что душевредно, но общий негативный опыт, словно пение петуха для апостола Петра, служит всегдашним напоминанием нам о нашей недостойной жизни.
«Не нужно помнить каждый грех отдельно, но надо постоянно иметь осознание своей греховности… Однако, если человек, не отличающийся чуткостью, видит, как в нем рождается гордость, то будет неплохо, если он вспомнит свои грехи, для того чтобы смириться»[3].
Другим отличительным признаком истинного грешника (или подлинного смиренного сердца) является – несравнивание себя с другими. Нам свойственно сравнивать себя с нашими ближними. Мы делаем это почти бессознательно. Мы меряемся своими молитвами, постами, поклонами, жертвами, сравниваем свою внешность, прически, одежду, ее стоимость и т.д. Мы даже соревнуемся в своем приближении к нашим духовным отцам и ревнуем, когда, как нам кажется, нам предпочитают другого.
«Синдром фарисея», противопоставлявшего себя всем вокруг, цветет в нас буйным цветом и обличает наше лжесмирение. В отличие от фарисея, мытарь не видел никого вокруг. Один на один он предстоял Богу со своими грехами, прося лишь помилования. Действительно видящий себя грешным не видит грехов другого. Ему просто нет дела и времени до них, так как он всецело занят исследованием и хранением своего сердца. Это настолько же очевидно, как и то, что каждый больной в лечебнице страдает от своей боли и не обращает внимания на болезнь другого. Если желаешь сравнить себя с кем-то, то не с соседкой меряйся благочестием, а с Сергием Радонежским, Серафимом Саровским, Иоанном Кронштадтским и им подобными. Такое сравнение нам даже может быть полезно.
Еще одним отличительным свойством смиренного сердца грешника является скрытность. Человек смиренный не говорит о себе, что он грешен. Он просто чувствует это пред очами Бога.
«Смирение нужно стараться иметь внутри, – советует святитель Тихон Задонский, – и, как всякое благочестие, его нужно иметь в сердце. Ибо Бог судит по сердечным намерениям, а не по наружности, как являемся мы перед людьми».
В долгом и болезненном пути познания своей немощи человек смиряется настолько, что полностью теряет всякую надежду на себя и свои силы.
«Совершенная покорность Богу приобретается человеком, когда он взойдет на высшую степень богопознания и познания своей немощи»[4].
«В бездне греховней валяяся» и возненавидев грех всей душой, он теперь надеется только на милость Божию, а свое спасение видит всецелым даром свыше. Говорить кому-то о том, как он грешен и окаянен, попросту не имеет смысла. Эта выстраданная реальность стала для грешника достоянием его души, естественным чувством его сердца. И в этой надежде на Бога грешник уже перестает быть грешником, потому что: «грешник, порицая свои грехи, чрез самое порицание их становится праведником»[5].
Истинное смирение неразрывно связано со смиренномудрием, т.е. смиренным мудрованием о себе. «Не думайте о себе более, нежели должно думать; но думайте скромно» (Рим.12, 3), – советует апостол Павел римским христианам. Эта добродетель ровно противоположна смиреннословию – смиренному говорению о себе, так как совершается в сердечном храме, лишь пред очами Бога. О том, насколько оно ценно и важно в духовной жизни человека, нам говорят святые отцы:
«Когда будешь иметь смиренное мудрование и будешь упражняться в помыслах смирения, тотчас придет к тебе Господь, обнимет тебя и облобызает, дарует Дух правый в сердце твое, Дух избавления и прощения грехов, увенчает тебя дарами Своими и прославит мудростью и ведением. Ибо что другое так любезно и приятно Богу, как сердце сокрушенное и смиренное и мудрование самоуничиженное»[6].
Смиренномудрие – это то, чего нам сейчас критически не хватает. Во всех областях нашего бытия навязывается культ человеческой самости. «Ты можешь сам всего добиться» (еще актуальнее – можешь сама всего добиться), «сам исцелиться», «сам реализоваться», «сам состояться» и т.д. Приставка «auto» прочно вошла в наш быт. «Не стесняй себя, не ограничивай, экспериментируй, ты достоин», – внушают нам и с экранов телевизоров, и с упаковок товаров. Светским львам и львицам не пристало думать о себе скромно. Более того, это опасно в современном конкурентном мире. «Проявишь слабость – погибнешь», – думает современное прогрессивное человечество. Люди воспринимаются как соперники, а дети – как помеха к самореализации.
Если присмотреться, то можно заметить, что Бог со Своими качествами и заповедями отсутствует во всей этой системе человекобожия. Христово смирение воспринимается как слабость, а не сила, могущая творить чудеса, каковым оно и является. Смиренный силен духом, как лев. При этом одним своим «прости» он может обезоружить любого гиганта. Он не боится перемен и вообще ничего, не смущается укоров, спокоен при лишениях, решителен на добро и мудр от Бога во всех своих начинаниях.
Кроме того, действительный грешник не раздает советы (особенно если его никто не спрашивает). Он вообще предпочитает молчание и самоуглубление, потому что это неотъемлемые свойства смиренного сердца.
«В противоположность тщеславию, которое разносит помыслы человека по вселенной, смирение сосредоточивает их в душе… приводит к многоплодному и глубокому самопознанию, к мысленному безмолвию»[7].
Однако, будучи спрошен, он, помолившись, скажет на пользу вопрошающему, потому что в этом тоже любовь к ближнему.
У нас же устроение таково, что мы, проходя мимо и услышав чужой разговор, обязательно вставим свои «5 копеек». И это при том, что мы не только не разбираемся в теме разговора, но даже не знаем этих людей. А если эти люди еще и спорят, то мы, захваченные энергией спора и эмоциональной речью говорящих, еще охотнее вступаем с ними в дискуссию, особенно если у нас есть что сказать. Выговорившись, мы отходим от них разгневанные (ведь наше мнение никому не интересно) и опустошенные. И, несмотря на смущение совести и внутреннее разочарование, продолжаем как ни в чем не бывало считать себя смиренными грешниками. Однако подлинно «смирен тот, кто хранит молчание, кто считает себя за ничто, не склонен к спорам, повинуется всем… Кто удаляется от праздных бесед, не противоречит старшим… кто не настаивает на своем мнении… и никого не прогневляет»[8].
Подводя итог, скажем: смирение – не человеческое изобретение. Оно – свойство Христово: «Научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем» (Мф.11, 29). Каким-то образом родить его, произвести из себя, натренировать себя в нем мы не можем. Оно непостижимо и даруется лишь правильно, «законно подвизающимся» (2 Тим. 2, 5), и то не скоро. Смирение «неизъяснимо словом и языком земным. Оно для плотского разума непостижимо; непостижимо постигается разумом духовным, и, постиженное, пребывает непостижимым»[9]. Любителям «посмиренничать» перед людьми важно обратить внимание на то, что Господь смирен именно сердцем, а не словами. При этом смирение Его сердца не помешало Ему сделать бич из веревок и изгнать продающих из храма (Ин. 2, 15), не помешало Ему вознегодовать, когда к Нему не пускали детей (Мк.10, 14), не помешало оно и призвать к ответу слугу, ударившего Его по щеке (Ин.18, 23).
«Смирение истинное ни слов смиренных не говорит, ни видов смиренных не принимает, не нудит себя смиренно о себе мудрствовать, и не поносит себя, смиряясь. Хотя все это начатки суть, проявления и разные виды смирения, но само оно есть благодать и дар свыше»[10].
Одним словом, мы ничего не знаем об истинном смирении, но при этом пытаемся подражать внешним действиям святых, у которых внешнее было следствием внутреннего. Но следовать по пути его приобретения мы обязаны, так как это есть прямая заповедь Спасителя, которая одна может умилостивить Бога, ибо сказано: «смирихся и спасе мя» Господь (Пс.114, 5).
Просмотрено: 14 раз.
