Бабушка уходила. Постепенно, незаметно. И это уже становилось абсолютно неотвратимым. Предчувствуя её скорую потерю, я инстинктивно всё больше и больше «прижимался» к ней душой – всё чаще навещал у мамы, подолгу беседовал, тормошил, расспрашивая о прожитых годах в милом её сердцу патриархальном Саратове, задавал вопросы о наших с ней дальних родственниках. В её жизни меня интересовало буквально всё.
Все те люди, о которых она рассказывала мне тогда, давно уже были там – далеко, за пределами бытия. Но в памяти моей бабушки они по-прежнему оставались для неё Вовками, Шурками, Сашками, Кольками…
Мы с мамой даже не знали точно, сколько ей лет и когда у неё день рождения, – записей не осталось вообще никаких.
Паспорта у неё отродясь не бывало. Единственное, что она определённо о себе знала, так это то, что мама родила её в поле под стогом ржи во время уборки хлеба. Поэтому, когда моя мама оформляла ей пенсию, паспортистка написала ей в графе «месяц рождения» – июль, поскольку рожь убирают в июле. А год рождения написали – 1898. Мы вычислили его примерно, по совокупности многих её воспоминаний. Что же касается дня рождения, то этого вообще никто не знал, поэтому дату в паспорте ей поставили просто «с потолка».
Баба Сима (звали мы её в семье именно так) вставала уже редко, в основном лежала. Мама выделила ей уютную, чистенькую изолированную комнату, и ей там было хорошо – много света, зелени и родные семейные иконы напротив на стене: аналойная «Всех скорбящих Радосте», подаренная её родителями к свадьбе, и святитель Николай Угодник. Обычный «советский» церковный самиздат – фотографическая чёрно-белая иконка, искусно подкрашенная кем-то красным фломастером. Но выглядела неплохо.
Бабушка часто и подолгу смотрела на них, беззвучно шевеля губами, и тихонечко крестилась.
Было…
И вот что однажды она мне рассказала.
***
Шёл примерно 1912–1913 год. Моей бабуле (Горбуновой Евфимии Маркеловне) было тогда около 14–15 лет. Жили они в селе Жерновка Аткарского уезда Саратовской губернии, и была она в семье из шести детей старшим ребёнком. Родные и соседи звали её просто – Фимка.
Стояла зима. Однако в тот день было тихо и не очень холодно, поэтому родители со спокойной душой отпустили её одну в гости к родственникам. До вечера.
Жили те родственники на небольшом расстоянии от них, может быть, в несколько вёрст по снежной целине – и между их сёлами протекала небольшая речка. Зимой все жители перебегали её по льду без всякой опаски.
Выйдя с утра, моя бабушка без приключений добралась до родни, повидалась с подружками и ближе к вечеру засобиралась домой. Попрощалась с родственниками и пошла.
***
Однако, выйдя в поле и продвигаясь по тропочке среди сугробов, она увидела, что погода стала стремительно портиться. И без того короткий зимний световой день «скукоживался» на глазах.
Поднялся ветер, вокруг завьюжило, узкую тропочку стало неумолимо заметать снегом. И с каждой минутой ей становилось всё труднее и труднее понимать – куда же надо идти?!
Метель застала её ровно на середине пути – она в равной степени не знала, ни как вернуться к родственникам, ни как добраться-таки до родительского дома. Вместе с холодом, усталостью и противным ощущением от промокших ног подобралась и самая главная опасность – паника! Евфимия, в самом деле, уже совершенно не знала, в какую сторону и куда ей идти! Звёзд не было видно – ночное небо заволокли плотные облака, лая собак, печных запахов какого-либо человеческого жилья она не слышала и не чувствовала.
Словом, силы духа стали её неумолимо покидать…
***
Бабушка не помнила, сколько времени она шла вот так, наугад, в кромешной тьме, пурге и холоде, как вдруг, оступившись, она сначала стремительно заскользила, а затем просто кувырком полетела в какую-то глубокую снежную яму!
Достигнув её дна, замерла:
– Руки, ноги целы. Вроде жива! – с облегчением подумала она. – Господи! Как же хорошо и покойно в этой мягкой снежной «перине»!!
Юной Евфимии там было хорошо. До предела уставшее тело требовало немедленного отдыха, и ей подумалось, что, наверное, вот так, в блаженной сладкой дрёме, и замерзают люди в снегах.
Одним словом, она полностью сдалась!..
***
Однако, падая в яму, она успела и чуть-чуть приглядеться. И с удивлением поняла, что это была не яма, а резкий береговой обрыв их речки. А значит, впереди должна быть её ровная, без сугробов, поверхность!
Но вдруг впереди, в плотном вихре метели, словно зародился непонятный ей свет. Девочка вгляделась и с изумлением увидела фигурку незнакомого ей дедушки! При этом он стоял не на льду, а в воздухе, примерно в одном метре над снегом, и был облачён в какие-то странные длинные одежды.
Лик старца, его облачения источали яркий внутренний свет! И глаза, глаза! Таких добрых и ласковых глаз моя баба Сима не встречала потом во всей своей долгой жизни.
– Девочка, девочка! Не спи! Вставай! Иди, иди ко мне! – словно услышала она его ласковый старческий голос.
Таинственный старец с любовью и лаской глядел на неё с воздуха и манил к себе обеими руками.
Евфимия, собрав последние силы, начала медленно подниматься из своей снежной «постели». Вот она уже поднялась на четвереньки, затем встала, сделала первые шаги к незнакомцу, и тут внезапно… звонко залаяла свора невесть откуда взявшихся собачонок!
– Глянь! Глянь! Да это же Фимка, нашего Маркелыча дочка! – услышала она чей-то весёлый сильный голос.
Это группа их сельских соседей-мужиков возвращалась домой с дальнего пруда, с рыбалки.
– Ты что тут делаешь, Фима?! – спросили её мужики.
– Да меня тут вот этот дедушка позвал, – растерянно сказала моя бабуля и показала на фигурку старца.
Но, повернувшись к нему, она никого и ничего уже не увидела. Пропал и свет.
***
Вернувшись домой и попав в объятия перепуганных родителей, она взахлёб рассказывала им о чудесном старце, которому была обязана своим спасением, о его необъяснимом стоянии в воздухе и о том, как он таинственно исчез.
Родные слушали, дивились и в недоумении разводили руками.
Но вот подошёл воскресный день, и вся их семья, как обычно, пришла на литургию в свой сельский храм. Пришли загодя, чтобы до первого возгласа священника успеть не спеша помолиться у образов и расставить свечи.
И вдруг родители услышали радостный вскрик Евфимии:
– Да вот же он! Вот! «Мой дедушка»! Тот самый!!
С огромной храмовой ростовой иконы на всю их семью ласково и в тоже время строго, в торжественном архиерейском облачении, смотрел сверху сам Чудотворец Николай, архиепископ Мир Ликийских…
***
Постепенно придя к вере и собирая себе домашний иконостас, я особенно возлюбил эту «советскую» иконку-фотографию. Ведь я же знал уже об этой прекрасной истории спасения мой бабушки. Нашёл образ в её вещах и с радостью в сердце поставил его у себя в ряду других.
Как говорится, «связь времён и поколений». В чистом виде…
Просмотрено: 11 раз.
