Не от мира

Не так давно я вдруг поняла, чего не хватает мне самой и, не побоюсь столь дерзкого утверждения, многим христианам сегодня. Впрочем, этого не хватало нам всегда, за исключением разве что апостольского века. Не хватало в силу падшей человеческой природы, в силу греха нашего… В достатке это оказывалось у святых, у преподобных – оттого-то и выделяются они так на нашем общем фоне: светлые на полутемном. И мы, подчас безотчетно, как вечерние бабочки, стремимся из своего сумрака на их невечерний свет.

Это свет неотмирности. Той самой, о которой Сам Спаситель сказал: «Царство Мое не от мира сего» (Ин.18, 36). Значит, граждане этого Царства призваны быть «не от мира».

Но что значит быть «не от мира»? Не замечать происходящего в мире, не реагировать на это, будучи во власти иных, «высших», «духовных» процессов? Не чувствовать ответственности за близких, за дом, за быт, потому что это «на самом деле неважно»? Многие ведь так и понимают: не раз приходилось слышать, что религия есть своего рода дезертирство – уход от реальности и ответственности «в иные миры».

Но Христос от современной Ему реальности никуда не уходил и не уводил никого. Он, выражаясь сегодняшним языком, был в курсе всех проблем и бед Своего народа, и ни о чем из происходящего не сказал: «Это неважно» или «это не стоит Моего внимания». Христос сострадал людям, Он приходил им на помощь. Апостолы вслед за Ним учат нас вовремя замечать беду ближнего, сострадать и помогать ему. Они учат нас жить в реальном мире, трудиться в нем, нести в этот помраченный мир свет любви, врачевать, насколько это в наших силах, хотя бы некоторые из его ран.

Быть не от мира – это о другом. Продолжим вышеприведенную цитату:

«…если бы от мира сего было Царство Мое, то служители Мои подвизались бы за Меня, чтобы Я не был предан Иудеям; но ныне Царство Мое не отсюда…» (Ин. 18, 36).

Это диалог арестованного, связанного Христа и Понтия Пилата в претории. По сути, это ответ Узника на вопрос прокуратора: «Ты Царь Иудейский?» (Ин. 18, 33).

Он Царь, но причина тому, что Он Царь, – не здесь, не на земле. Поэтому Ему нет смысла защищать Свое Царство земными средствами.

Людям на земле многое приходится защищать этими средствами, вплоть до военных. И неотмирность вовсе не в том, чтобы отказываться от необходимых действий, перекладывая свою ответственность на Всевышнего. «Аще не Господь созиждет дом, всуе трудишася зиждущии» (Пс. 126, 1) – это вовсе не о том, что строители не должны строить; это лишь о том, что они не должны строить без Него. Бог никогда не делает за человека его работу – это нужно знать.

Неотмирность – это свобода. «Мы – не от мира сего» означает, что происходящее с нами в этом мире не имеет над нами решающей власти. Мы учитываем земную реальность, ориентируемся на нее, действуем в ней, но мы ей не принадлежим. Наш внутренний выбор – выбор жизненного пути – определяется не ею. Наша окончательная участь зависит не от нее. Мы – подданные Царства, которое не от мира сего.

«Если мир вас ненавидит, знайте, что Меня прежде вас возненавидел. Если бы вы были от мира, то мир любил бы свое; а как вы не от мира, но Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир» (Ин.15, 18–19) ,– говорит Христос ученикам.

Прежде я спотыкалась об эти Его слова: мне хотелось сказать, что меня-то, собственно, никто не ненавидит, хотя веры своей я не скрываю, и споры по этому поводу у меня случались не раз. Неужели мы должны непременно чувствовать чью-то ненависть?..

Но потом я стала понимать, что речь здесь вовсе не о чьей-то эмоциональной реакции на мою личность. Падший мир, возненавидевший прежде Бога, как следствие, не приемлет и человека в его изначальном предназначении, в его глубинной сущности; человека, который интуитивно чувствует Господа, отзывается Ему, предстоит Ему, переживает свою тварность и свое сродство Творцу. Этот наш внутренний человек для мира – ненормален, он неизбежно вступает в конфликт с миром, навязывающим ему совсем другие, «нормальные» ориентиры. При этом внешние проявления традиционной религиозности мир, как правило, охотно принимает, даже видит в них некую социальную или политическую пользу; но вот внутреннюю верность человека Христу мир не принимает никак.

Атаки мира – в таком именно значении этого слова – мы терпим постоянно, они идут и извне, и изнутри: ведь не только мы живем в падшем мире, но и он в нас! Отчего во мне иногда вдруг раздается голос: «Ты ударилась в религию, чтобы компенсировать свою ущербность» – или: «А не смешна ли ты со своими молитвами?» Это голос враждебного мне мира. Он будет смущать, мучить, ослаблять меня – до тех пор, пока я не выясню отношения с ним окончательно, не осознаю до конца: вот мир, который меня ненавидит. Но никакой власти надо мною он не имеет: я избрана от него – я христианка.

Но почему мы так слабо чувствуем ее, эту свою избранность от мира? Почему люди – казалось бы, верующие, воцерковленные, даже облеченные священным саном, – подчас так зависимы от перипетий земной жизни, от порождаемых ею эмоций, так угнетены ими, так нервозны, так… несвободны? А почему я сама так уязвима для внешних обстоятельств, для «человек некоторых» (из молитвы Иоанна Златоуста), для чужих неадекватных эмоций? Почему мне так трудно уговорить самое себя – просто посмотреть на произошедшее со мною из другой точки, просто убрать очередную житейскую драму из центра моего внутреннего мира?

Бог не создал нас бесчувственными. Но речь и не о бесчувствии. Речь о способности к чувствам иного порядка. Сколько раз я в бессилии зависала над житиями святых, над книгами об оптинских старцах и афонских подвижниках – и задавала себе беспомощный вопрос: почему я не такая, как они? Дело не в том, что я не совершала их подвигов, – это понятно! – дело в том, что я и не пошла бы никогда на такие подвиги, не сделала бы и первого шага, не решилась бы вовек на такое самоотвержение. Многие из них уходили в Оптину или уезжали на Афон – в юности, иные и в отрочестве, не задавшись даже вопросом, ждут их там или нет. Они уже тогда были не от мира: их вела любовь ко Христу и жажда пребывать в Его любви. За Его живую воду они отдавали разом всё – всё, что было у них в прежней жизни. А что отдала – отдаю – отдам – я? Ничего. Я крепко держусь за то, что у меня есть, боясь пожертвовать чем-либо не только ради Бога, но и ради близких…

Но не будем путать бесплодное самобичевание с истинным покаянием: повода отчаиваться у нас нет. «Вы от нижних, Я от вышних; вы от мира сего, Я не от сего мира» (Ин. 8, 23), – говорит Господь людям, которые в Него не верят и поэтому Его не понимают. Неверующих и потому непонимающих сегодня не меньше, чем тогда. Но это не про нас с вами. Мы верим и понимаем! Мы знаем, Кто Он и зачем Он пришел к нам. Это наше невероятное счастье, это ключ к нашему спасению… но только ключ. Надо еще открыть дверь. Надо еще войти. Да, у многих из нас, точно, мало уже – а у кого-то, может быть, и совсем нет – земного времени. Но речь и не о том, чтобы надеяться на свое преображение и спасение в далеком будущем. Наше будущее – это следующий час, следующий день, неделя, месяц, это то время, которое Промыслом Божиим нам уже дано, уже отведено, хоть мы и не ведаем его протяженности. Живешь – значит, дано тебе еще жить. Дано жить телесно – значит, дано жить и душе твоей. Да, мы несовершенны, грешны, мы сами – часть падшего мира; но в нас есть то, что позволило Ему избрать нас от мира и «сопричислить овцам избранного Своего стада». Мы не будем избраны когда-то потом, а уже избраны от мира.

Свет неотмирности, которым лучатся глаза святых, – это ведь, по сути, свет Самого Бога, Фаворский свет. И к святым, и к древним обителям, где неотмирность была просто каждодневной жизнью, мы тянемся именно потому, что чувствуем: вот оно, то «единое на потребу» (Лк. 10, 42), что нам надо.